Золотой козел
Вечерняя прохлада, подгоняемая лёгким ветерком, струилась в широко
открытые окна дома мулло Абдаллаха и смешивалась с ароматом
свежесваренного кофе и дымом кальянов. Солнце уже опустилось за
горизонт, но его лучи ещё освещали верхние площадки минаретов и
купол дворца халифа, придавая благословенному городу немного сказочный
вид.
По окончании дневных дел и забот всем другим формам отдыха
мулло Абдалах предпочитал приятную беседу в кругу старых добрых
друзей.
Кофешонок, разлив в пиалы гостей новую порцию душистого напитка, тихо удалился. Мулло Абдалах поудобнее устроил своё старческое тело на мягких шёлковых подушках и продолжил беседу, неоконченную во время их прошлой встречи.
- Достопочтенные! По воле Халифа - Надежды всех правоверных, да продлит Аллах его дни! - ещё не настало время предавать гласности отчёт о нашей с Синдбадом экспедиции в далёкую северную страну. Но здесь, в нашем узком кругу, я могу позволить себе рассказать кое-что о пережитых нами приключениях, не касаясь главной цели нашей поездки. Уверен - то, что войдёт сейчас в ваши уши, не выйдет наружу через ваши уста.
Пышные чалмы и тюрбаны, украшавшие головы гостей, согласно склонились в ответ и ещё некоторое время раскачивались в такт лёгкой приятной музыке, доносившейся с женской половины дома.
- Дорогие мои друзья, я действительно не могу раскрыть содержание переговоров, которые я, с благословения мудрейшего Халифа, вёл с правителем северных варваров Ибн - Василием, когда мы, наконец, добрались до его столицы.
- Путешествие наше оказалось не из лёгких. Если бы не огромный опыт и мужество Синдбада, всё могло кончиться намного хуже. Но там, у северных варваров, ни опыт Синдбада, ни мой собственный скромный жизненный опыт не помогли нам избежать некоторых неприятностей, которые чуть не стоили Синдбаду жизни.
В столицу Ибн-Василия мы прибыли под видом купеческого каравана. Разумеется, этот город не может соперничать величием и пышностью со столицами цивилизованных стран. Но и там тоже есть, на что посмотреть. Когда-нибудь я расскажу об этом подробнее, а сейчас позвольте сразу перейти к самому интересному.
Как вам известно, дорогие друзья, во всем цивилизованном мире от Каира и благословенного Багдада до индийского города Кали-Кут к иноземным купцам относятся с особым почтением. Приятно отметить, что этот обычай не чужд и подданным Ибн-Василия. Нам сразу же дали хорошего переводчика, ибо даже многоопытный Синдбад ни слова не понимал из языка этого северного народа. Толмач Федя добросовестно выполнял свои обязанности и мы не испытывали никаких трудностей общения. Но некоторые слышанные нами местные выражения до сих пор кажутся мне странными.
В первый же вечер мы были приглашены на пир к Ибн-Василию, что, судя по всему, считается у варваров большой честью. Заметив некоторое наше смущение, толмач Федя весело подмигнул и сказал фразу, которая звучит примерно так: "Не робей, мужики. На царском пиру и уксус сладок."
Подробности их застольных обычаев я расскажу как-нибудь в другой раз. Конечно, не все их блюда подходят для желудков, привычных к изысканной пище, но уксуса нам, к счастью, не предлагали.
В просторном и мрачном зале, освещаемом светом факелов, были накрыты длинные столы для гостей. По воле случая или по распоряжению хозяев моим соседом по столу оказался один из служителей местного культа. Облачённый в очень просторные тёмные одежды, дородный и упитанный, как наш достопотченный сборщик налогов, которого сейчас нет с нами, но о котором мы всегда помним и …
В этот момент кто-то из гостей закашлялся, очевидно поперхнувшись остатками кофе, и фраза мулло Абдалаха осталась незавершенной.
-Признаюсь честно, друзья, я поначалу чувствовал себя неуютно рядом с этим человеком. Плохо расчёсанные борода и волосы его были так длинны и густы, что придавали ему сходство с африканским львом, а его поведение за столом оставляло желать много лучшего.
Напротив нас сидело ещё более странное существо. Как выяснилось позже, это был варвар из другой северной страны, расположенной к западу от страны Ибн-Василия.
Огромная фигура, облаченная в белый с чёрными крестами плащ, казалось, излучала нечеловеческую мощь и силу. При этом во взгляде его маленьких, глубоко посаженных глаз, не было и намёка на дружелюбие и учтивость. Всем своим видом он напоминал носорога с далёкого острова Тапробана, где зверь этот отличается особо крупными размерами и большой свирепостью. Имя его, произнесённое в привычной для нашего слуха манере, звучит примерно так: Тер-Амин-Атор фон Шварц-Э-Негер.
Около одной из стен зала за отдельным установленным на возвышении столом восседал сам Ибн -Василий. Рядом с ним находился лишь один из его верноподданных - странный маленький чернявый человечек. В настороженном взгляде его непрерывно бегающих глаз мне почудилось какое-то нездоровое любопытство.
К своему немалому удивлению, я не заметил в зале ни одной женщины. Когда я обратился с этим вопросом к толмачу Феде, он небрежно махнул рукой и сказал: "А на что они нам сейчас-то нужны? И вообще - опосля двенадцатой чарки здесь такое начнётся… Так что бабам здесь делать нечего."
-Я плохо понял смысл его слов. Всё, что мне оставалось - это положиться на волю Аллаха и терпеливо ждать дальнейшего развития событий.
Между тем, в этот поздний час ночная прохлада уже становилась излишней для достопочтенного Абдалаха и его столь же достопочтенных гостей. Заботливые служанки закрыли часть окон. Кофешонок разнёс гостям свежего кофе и мулло продолжил рассказ.
- Итак, пир начался. Надо признать, стол северных варваров достаточно разнообразен, но основным угощением у них является вино. Как следовало поступить в такой ситуации нам с Синдбадом? Пророк не напрасно предостерегает нас от употребления этого воистину дьявольского напитка. Но он же учит нас: гость должен уважать обычаи тех, кто принимает его в своём доме. К тому же священник, сидевший рядом с нами, принялся угощать нас с таким радушием и настойчивостью, что отказаться было решительно невозможно. Но также невозможно было тягаться с ним в употреблении этого коварного зелья. Во всех религиозных культах их служителям предписано воздержание. Но этот странный северный священник пил вино так жадно, как пьёт воду рабочий буй-вол, весь день таскавший по полю тяжёлый плуг.
В завязавшейся между нами беседе мы, конечно, не могли оставить в стороне религиозную тему. К своему немалому удивлению и радости я обнаружил, что, расходясь с ним во второстепенных религиозных догматах, мы не так уж далеки друг от друга в главном. В том, что составляет основу правильного понимания мира. Я говорю о любви и согласии между людьми.
После четвёртой чарки разногласия наши оказались почти преодолены. После восьмой взаимопонимание окрепло настолько, что мой коллега возжелал закрепить его братским поцелуем. Откликнувшись на этот жест доброй воли, я совершил ошибку. Борода моего коллеги оказалась жёсткой, как щетина на рыле дикого кабана, и колючей, как саксаул, произрастающий в знойной Аравийской пустыне. Моя чувствительная кожа до сих пор помнит эти жёсткие уколы. Но в тот момент настроение моё оставалось приподнятым. Коварный напиток сделал своё дело. Даже мрачный великан, сидевший напротив, не казался таким противным.
В начале пира, помня предостережения Феди, я добросовестно считал выпитые нами чарки. Но после братания с моим северным коллегой я уже сбился со счёта. На этом пиру, как и на всяком другом, произносились торжественные тосты. Все они звучали в честь Ибн-Василия и не содержали в себе ничего, кроме самой грубой и примитивной лести. Я не выдержал и решился преподнести этим варварам урок истинного восточного красноречия. При этом решительно отбросив прочь сравнения правителя с львами, орлами и прочими хищниками. Спросив через толмача Федю разрешения и получив милостивое согласие, я неспешно встал со своего места. Подняв чашу и повернувшись к Ибн-Василию, я сказал: " Когда-то давным-давно на востоке, в одной прекрасной горной долине мирно паслось стадо молоденьких овечек. Старый мудрый козёл бдительно следил за его благополучием и безопасностью. Но, как-то раз, козёл задремал, пригретый весенним солнышком, и стадо решило самостоятельно вернуться в родную овчарню. Путь их лежал через мост над ущельем. Но у моста их ждал злой голодный волк. Увидев его, глупые овцы задрожали от страха. Заметив их страх, злой волк радостно воскликнул: "Вы боитесь? Значит, я должен всех вас съесть, ибо я ем каждого, кто меня боится!"
Тем временем старый козёл проснулся. Не найдя стада на месте, он сразу понял всё и, как только мог быстро, побежал к мосту. Он успел вовремя, но его старые ноги дрожали от усталости. " Ты тоже дрожишь,- зарычал глупый волк,- тебя я тоже должен съесть!" Мудрый козёл тотчас же ему ответил: "Мы все дрожим от страха перед стаей злых собак, которые преследуют нас буквально по пятам!" Не успел он это проговорить, как злой глупый волк обратился в постыдное бегство.
Произнося этот тост, я всячески старался дать понять присутствующим, кого сравниваю с этим мудрым, благородным животным. Протянув свою чашу в сторону Ибн-Василия, я громко провозгласил: "Так выпьем за старого мудрого козла, который всегда…" Но тут я вынужден был прерваться. Толмач Федя почему-то перестал переводить мои слова. Он сидел, обхватив руками голову, и по лбу его текли крупные капли пота, хотя в зале не было жарко.
Тут я почувствовал: происходит что-то необычное. Наступившую в зале тишину можно истолковать как проявление вежливости, но устремлённые на меня взгляды гостей показались мне неестественно трезвыми. Тем не менее, я ещё выше поднял чашу и усилил голос: " Так выпьем за старого козла!"
Ибн-Василий, слушая тост, всё время задумчиво поглаживал бороду. При этих моих словах он вдруг потянулся к стоящему рядом царскому посоху, хотя, на мой взгляд, никакой необходимости в этом не было. Маленький чернявый человечек, сидевший рядом с Ибн-Василием, весь подался вперёд. Ноздри его хищно раздувались, и был он похож в этот момент на породистую охотничью собаку, почуявшую близкую дичь.
Вдруг в тишине зала раздался оглушительный хохот. Это смеялся сидевший напротив нас Тер-Амин-Атор фон Шварц-Э-Негер. Очевидно, смысл моих слов, переведённых ему его личным толмачом, дошёл до его примитивного ума с некоторым опозданием. Но чем был вызван этот смех?
Мой верный Синдбад, видя такую бестактность, со всей возможной учтивостью намекнул Швац-Э-Негеру на недопустимость такого поведения. Всё то, что случилось дальше, явилось для меня и для Синдбада полной неожиданностью.
Тер-Амин-Атор вскочил на ноги. Его огромная фигура буквально нависла над нами. Тыча огромным пальцем то в меня, то в Синдбада, он, с искаженным яростью лицом, закричал: "Ферфлюхтен юде! Ферфлюхтен юде!" Как выяснилось впоследствии, так в его родном племени называют тех, чья внешность им по каким-либо причинам не нравится. Но это после, а в тот момент Синдбад ещё раз попытался намекнуть этому грубияну на недопустимость такого пове-дения в приличном обществе. Вы знаете привычку Синдбада во время разговора размахивать руками. Но, к сожалению, он забыл поставить на стол свою чашу. Поэтому совсем немного вина совершенно случайно плеснулось в лицо Тер-Амин-Атору.
О, Аллах, всемилостивейший и милосердный! Только тут я осознал: мой тост был как раз тринадцатым! Не буду оскорблять ваш слух описанием всех последовавших за этим безобразий. Спасло нас только то, что все как один гости ( и в первую очередь - мой коллега) пожелали принять участие в улаживании конфликта. Нас с Синдбадом и Тер-Амин-Атора растащили в разные концы зала.
Но дальше наши спасители повели себя как-то странно. Они почему-то передрались между собой. Ещё больше меня удивило поведение самого Ибн-Василия. Глядя на столь недостойное поведение своих подданных, он смеялся так, что смех его, по-молодому звонкий, временами перекрывал шум этого грандиозного скандала. Признаюсь честно, мой замутнённый вином разум плохо помнит дальнейшее, но, может быть, это к лучшему?
Очутившись, наконец, в предназначенных нам для отдыха покоях, я поспешил лечь в постель. Но толмач Федя хотел со мной о чём-то поговорить. Я не сразу понял смысл его слов. Очевидно, это была какая-то местная поговорка: " Ешь пироги с грибами, да держи язык за зубами." На что я возразил ему: "Хотя на столах среди прочих яств были и вышеозначенные пироги, но свобода слова ничем не ущемлялась, скорее наоборот…" Федя засмеялся и ответил: "Думаешь, ты один по утру локти кусать будешь, вспоминая, о чём болтал спьяну?" После этого он ушёл.
Синбад смазал целебными мазями наши синяки и ссадины. Я уже собирался возблагодарить Аллаха за то, что все неприятности этого дня остались позади, но тут Синдбад поделился со мной страшной новостью, которая почему-то явилась для меня полной неожиданностью.
Оказывается, Тер-Амин-Атор фон Шварц-Э-Негер вызвал Синдбада на поединок, который должен состояться завтра утром. Я совершенно не помню момент, когда был брошен этот вызов, но важно не это. Исполнение замысла, который столько лет с благословления Аллаха вынашивал наш мудрейший Халиф, оказалось под угрозой.
Вам, дорогие друзья, нетрудно представить себе, в каком смятении чувств находился Синдбад, получив вызов от такого противника. Он даже просил меня не оставить заботами его семью. Я со своей стороны доказывал ему, как мог, что настоящий воин должен более полагаться на волю всевышнего, а не на остроту своего меча.
Приободренный мною Синдбад через какое-то время заснул. Чего нельзя сказать обо мне. Остаток ночи я провёл в молитвах. Более опасного противника, чем этот западный варвар, можно встретить разве что на острове Циклопов.
На следующее утро толмач Федя разбудил нас со словами: "Эх, опахнуться бы, да нельзя нам, покуда государь не опахнётся." Смысл этого способа выражения верноподданнических чувств остался для меня не вполне ясен. Но я сказал Феде, что существуют другие способы снятия похмельного синдрома, разработанные ещё восточными мудрецами две тысячи лет тому назад. Реакция Феди показалась мне несколько странной: "Две тысячи лет? Восточные мудрецы? Так вот откуда пьянство пошло!"
Местом для поединка стал небольшой полукруглый двор, примыкавший к покоям Ибн-Василия. Его окружали стены, вдоль которых амфитеатром располагались места для зрителей. Войти во двор можно было только через одну-единственную небольшую дверь.
Мы с толмачом Федей уселись на отведенные нам места. В числе зрителей я заметил многих участников вчерашнего пира. Конечно, память моя слабовата, но свежие синяки на их лицах не оставляли места сомнениям. Кстати, я не заметил ни малейших признаков вражды между вчерашними противниками.
На специально отведённом месте на большом деревянном кресле восседал Ибн-Василий. Маленький чернявый человечек по-прежнему находился рядом с ним. Я поинтересовался, кто этот человек и нет ли возможности завязать с ним полезное знакомство? Ответ Феди я понял только наполовину. Звали это-го человека Мал-Люто Скурат, но, несмотря на его близость к Ибн-Василию, местные жители не спешат познакомиться с ним близко.
Между тем закончились все приготовления к поединку. Синдбад надел свой лучший персидский халат и повязал голову зелёной повязкой. Он вышел на середину двора и спокойно стоял, ожидая противника. Рука его сжимала рукоять дамасской сабли. Можете не сомневаться, что оружие его было лучшим из лучших. Ведь он этого достоин! Я невольно залюбовался Синдбадом. Его стройная фигура буквально излучала благородство и мужество.
Тер-Амин-Атор фон Шварц-Э-Негер почему-то опаздывал. Но вот со стороны ведущей во двор двери послышался противный металлический скрежет. Что-то большое и блестящее пыталось проникнуть в дверь. Через какое-то время усилия эти увенчались успехом, и во дворе появился противник Синдбада. Весь закованный в латы, он ещё больше напоминал носорога. Особо поразительным казался его чудовищных размеров шлем. Уверяю вас, друзья, если бы сварить в нём плов, то такое количество пищи, несмотря на отменный аппетит, не съест за один раз и наш достопочтенный сборщик налогов…
Тут снова кто-то из гостей поперхнулся кофе, и Абдалаху пришлось выдержать вежливую паузу.
- Я и сейчас хорошо помню, как выглядел этот шлем, полностью закрывавший голову Шварц-Э-Негера. Спереди в нём сделана крестообразная прорезь для глаз, а ниже - несколько маленьких дырочек для дыхания. С боков шлем украшали два больших нелепых рога. Несмотря на охватившее меня волнение, я всё-таки сказал толмачу Феде: "Для большего устрашения противника следовало бы прикрепить один рог спереди." Федя ничего не успел ответить. Я вдруг почувствовал, как кто-то хлопнул меня по плечу и услышал знакомый голос: "Не боись, брат, мы и не таким чавку чистили, а, впрочем, они нам тоже…"
- Это был мой вчерашний знакомый, мой коллега. Выглядел он ужасно. Нечёсанные волосы торчали дыбом, свободная от растительности кожа лица приобрела серо-зелёный оттенок. Глаза и нос краснели, как драгоценные рубины. Всем своим видом он напоминал Ракшасу - страшное и странное чудовище из старых индийских сказок,
которым до сих пор жители гималайских предгорий пугают непослушных детей.
Тяжело опустившись рядом со мной на скамейку, мой коллега, даже не поздоровавшись, сразу же принялся перекладывать что-то из рукава своей одежды в рукав моего халата. Мои пальцы почувствовали стеклянную бутылочку. Коллега, преодолевая моё слабое сопротивление, зашептал на ухо: "Полегчает, полегчает," - это я почему-то понял без перевода. Голос его обрёл какую-то гипнотическую силу. Против своей воли, с трудом подавляя отвращение, я приложился губами к горлышку. Как ни странно, действительно стало легче. Между тем, поединок начался.
Мулло Абдалах на минуту умолк, прикрыв глаза, полностью отдавшись нахлынувшим воспоминаниям. Уже стояла глубокая ночь. Музыка на женской половине давно стихла. Рассказ Абдалаха несколько затянулся, но почтенные гости терпеливо ждали его продолжения, не отказавшись для поддержания сил от ещё одной порции кофе. Мулло продолжил.
Во всем цивилизованном мире, от Великих Африканских пустынь до великих равнин Поднебесной империи, не говоря уже об островах страны Восходящего солнца, поединки проходят по строго определённым правилам. Такое качество, как благородство, оказалось присуще и этим северным варварам.
Противники могли делать друг с другом всё, что угодно, но если один из них добровольно выпускал из рук своё оружие, поединок немедленно прекращался и сделавший это объявлялся побеждённым.
Мулло снова на минуту прикрыл глаза, вспоминая пережитое.
- Это было жуткое зрелище. Шварц-Э-Негер неторопливо топтался в самой середине двора. Его руки в железных перчатках сжимали
меч невероятных размеров. Синдбад вертелся вокруг него подобно юркой ящерице. Кстати, именно по моему совету Синдбад не стал надевать доспехи. Какой от них толк в поединке с носорогом? Надеяться следовало исключительно на ловкость и быстроту. Несколько раз Синдбад доставал противника саблей. Великолепная дамасская сталь оставляла глубокие отметины на броне. Но прорубить металл такой толщины Синдбаду просто не хватало сил.
-Тер-Амин-Атор по-прежнему не спешил. Он лишь изредка делал стремительные выпады, очевидно, полагая, что рано или поздно острие его меча достанет цель. Сначала Синдбад с лёгкостью уходил от его ударов, но постепенно ему становилось всё труднее делать это. Из этого следовал малоутешительный вывод: Тер-Амин-Атор не так глуп, как это казалось вначале.
Я забыл сказать вам, достопочтенные, об одном обстоятельстве, сыгравшем, в конечном счёте, в этом поединке свою роковую роль. Ещё когда мы с Синдбадом находились в пути к столице Ибн-Василия, я выразил удивление по поводу местных дорог. Хотя дожди шли не часто, но все дороги покрывал толстый-толстый слой грязи. На что Синдбад после некоторых раздумий ответил: "Такое состояние дорог значительно затруднит внезапный набег вражеской конницы."
Поверхность двора, на котором проходил поединок, тоже покрывал слой грязи, и это затрудняло действия бойцов. Но сейчас я хочу рассказать вам немного о поведении зрителей.
Они очень быстро разделились на две враждующие партии. Иногда, казалось, они даже готовы передраться между собой, но стража пресекала вспыхивающие конфликты вполне профессионально.
Симпатии одной половины зрителей достались Тер-Амин-Атору. Симпатии другой - Синдбаду. Одни кричали: "Эй, немчура, начисти чурке чавку!" Другие кричали: "Эй, чурка, начисти немчуре чавку!"
Мой коллега так горячо болел за Синдбада, что я поневоле воспринял часть его неуёмных эмоций. Движимый внезапным душевным порывом, я уже сам хотел закричать: "Во имя Аллаха, Синдбад, начисти немчуре чавку! Во имя Аллаха всемилостивейшего и …" Но я во время спохватился. Ибо Пророк учил нас: "Служащий Богу, не должен опускаться до примитивных инстинктов толпы, всегда глупых и агрессивных." И в этот самый момент произошло нечто, решительно изменившее ход поединка.
Увертываясь от очередного выпада противника, Синдбад поскользнулся. Ноги его разъехались в грязи и он стал падать головой вперёд.
Стукнувшись лбом о бронированный живот Шварц-Э-Негера, Синдбад упал и остался лежать неподвижно. Зрители ахнули и затаили дыхание. К чести Шварц-Э-Негера надо сказать: он не стал бить лежачего, а, поскольку Синдбад не подавал признаков жизни, очевидно он решил, что поединок закончен.
Шварц-Э-Негер повернулся к Ибн-Василию и высоко поднял свой чудовищный меч, как бы торжествуя победу. Но тут - хвала Аллаху! - очнулся Синдбад. Всё дальнейшее, по его словам, произошло вследствии маленького недоразумения. Закованный в броню Тер-Амин-Атор фон Шварц-Э-Негер и спереди и сзади выглядел совершенно одинаково. Очнувшийся Синдбад не разобрал передом или задом к нему стоит противник. Решив сопротивляться до конца,
Синдбад вскочил на ноги и, досадуя на свою беспомощность, ударил в шлем рукоятью сабли. Разумеется, благородный Синдбад никогда не позволил бы себе такого, но голова его пришла в норму не так быстро, как тело.
Звук удара эфеса в шлем показался мне подобен удару колокола.
Очевидно, Шварц-Э-Негер тоже не сразу сообразил, что произошло. Он медленно повернулся. Синдбад, теперь уже с досады за допущенную ошибку, нанёс точно такой же удар ещё раз, но уже спереди.
Заметьте, уважаемые: во время падения и сам Синдбад, и его сабля оказались измазанными в грязи. После второго удара грязь с рукоятки сабли, попав в смотровые щели шлема, плотно залепила их. Попытки Шварц-Э-Негера прочистить их руками ни к чему не привели. Его железные перчатки только глубже втёрли грязь.
Он ослеп!
Из-под шлема донеслись злобные проклятия и вскоре перешли в жуткий вой. Вот так же дико завывает по ночам ветер в ущельях высокогорного Бадахшана и всё дальнейшее поведение Шварц-Э-Негера действительно больше напоминало разгул природной стихии, чем действия человека разумного.
Размахивая мечом, он принялся метаться по двору, стараясь достать противника вслепую. Возможно, проще было бы снять шлем, но ему, наверное, требовалось некоторое время, чтобы сообразить это. Что произошло дальше?
Боюсь, моего красноречия не хватит для описания последовавших событий. Представьте себе, уважаемые, такую картину: взбесившийся железный
Дэв мечется в тесном пространстве двора, а меч его, направляемый в буквальном смысле слова слепой яростью, не находя противника, принялся крушить скамьи зрителей. Началась паника. Испуганная толпа устремилась к выходу. К моему удивлению, проворнее всех оказался мой коллега. Он первым достиг двери и … застрял в ней. Возможно, его просторная одежда зацепилась за дверную скобу. На него тут же навалилось ещё несколько человек, стремящихся вырваться из этой западни, но они только давили друг друга. Единственная ведущая наружу дверь оказалась запечатанной, как горлышко узкого кувшина. И вот уже куча тел облепила её подобно пчелиному рою.
Во всем цивилизованном мире в минуту опасности подданные стремятся прикрыть собою своего господина. Но здесь всё получилось иначе. Один лишь Люто-Скурат не покинул своего повелителя, и остались сидеть на своих местах несколько пожилых мужчин, по виду - старые воины. Один из них сидел невдалеке от меня. Стукая кулаками по коленям, он что-то сердито бормотал. Я разобрал уже давно знакомое мне местное слово "мать". Такие же крики доносились и из безобразной кучи тел у двери. Даже в такой трагический момент я подумал: если люди не забывают имя произведшей их на свет женщины, значит всё-таки души их не закрыты для добродетели. Между тем крики, доносившиеся из кучи тел, слились в единый вопль: "Мать!
Мать!"
Впрочем, я не склонен винить подданных Ибн-Василия в трусости. Правильнее сказать - они часто бывают непоследовательны в своих делах и поступках. На вчерашнем пиру никто из них не проявил и признака робости. С другой стороны, там все, и Шварц-Э-Негер тоже, были безоружны. Теперь же остановить этого злого джина могли только магические заклинания. Впервые в жизни я пожалел, что не знаком с чернокнижьем.
К моему немалому удивлению, Ибн-Василий и Люто-Скурат, глядя на всё это, весело смеялись и громко и оживлённо переговаривались. О чём они говорили, я не мог понять, ибо мой толмач Федя давно уже был где-то в самой середине кучи.
Когда меч Тер-Амин-Атора оказывался слишком близко к Ибн-Василию, он, не переставая смеяться, хватался за свой царский посох. Этот предмет в умелых руках тоже мог стать грозным оружием.
Я, в свою очередь, из последних сил, призвав на помощь Аллаха, стремился сохранить присутствие духа. Но когда меч железного идола едва не достал меня, невольно закрыл лицо руками. Бутылочка, всё ещё спрятанная в рукаве, оказалась у самого моего рта. Я машинально сделал жадный глоток… и стало легче! Но при этом я краем глаза заметил, как Люто-Скурат показывает на меня Ибн-Василию и смеётся при этом так, что издаваемые им звуки скорее напоминают сытое хрюканье молодого поросёнка. У Ибн-Василия от смеха выступили на глазах слёзы. Но что они нашли во мне смешного?
Всё это время Синдбад стоял посреди двора в полной растерянности. Страшный меч, так напугавший других, по воле Аллаха ни разу не оказался направлен в его сторону.
Но вот наконец случилось то, чего я уже давно желал мысленно. Обутые в железо ноги Тер-Амин-Атора заскользили по грязи, и он упал. Фонтан брызг, поднятый его падением, ещё не успел осесть, как он проворно вскочил, словно не чувствуя чудовищную тяжесть доспехов. Но дырочки для дыхания теперь тоже оказались залеплены грязью, так как падал он лицом вниз. Вот если бы рог торчал у него спереди… На сей раз Шварц-Э-Негер, хотя и не сразу, но до-вольно быстро догадался о необходимости снятия шлема. Но сделать это одной рукой, поскольку другая держала меч, не
получилось. Зато велика была потребность в свежем воздухе после столь тяжёлых физических упражнений. Не могу сказать точно, проявил ли он малодушие или просто забыл о правилах поединка, но, воткнув меч в землю, обеими руками ухватился за шлем и сорвал его с головы.
То, что предстало взору Тер-Амин-Атора разительно отличалось от того, что было вначале поединка. Изрубленные в щепки скамьи зрителей. Безобразная куча тел самих зрителей у входной двери. Смеющиеся Ибн-Василий и Люто-Скурат и я …, допивающий из бутылочки последние капли. После всех переживаний и приключений я вдруг почувствовал, как силы оставляют меня, и свалился на грязную землю двора прямо под ноги Тер-Амин-Атора фон Шварц-Э-Негера… И он вдруг тоже начал смеяться! Он заливался смехом как ребёнок.
Я, в свою очередь, даже в столь трудном для себя положении, лёжа в грязи у его ног, подумал: человек, способный смеяться так искренне и непринуждённо, не столь уж безнадёжен в духовном плане.
Мулло Абдалах прервал рассказ и обратился с вопросом к достопочтенным гостям.
- Час уже очень поздний и времени, отведённого нам Создателем для сна, остаётся совсем немного. Согласны ли вы дослушать историю до конца?
Пышные чалмы и тюрбаны закивали в ответ: согласны! Мулло продолжил, стараясь быть по-возможности краток.
- Переговоры мои с Ибн-Василием прошли успешнее, чем я предполагал. Синдбад с большой выгодой распродал привезённые товары. Я думаю, нашим успехам в какой-то мере способствовало наше достойное поведение. Кроме то-го, нас постоянно приглашали на пиры к Ибн-Василию. Сколько их всего было, я, честно говоря, не помню. Но за столом мы непременно оказывались в той же компании: мы с Синдбадом, толмач Федя, мой коллега и Тер-Амин-Атор фон Шварц-Э-Негер. Кстати, он оказался довольно интересным собеседником. Посетил много стран и пережил много приключений. Им с Синдбадом нашлось о чём поговорить. Меня же заботливо опекал мой коллега, следя, чтобы моя чаша никогда не оставалась пуста. Я, конечно, всячески сопротивлялся этому, но коллега умел проявить настойчивость не хуже нашего достопочтенного сборщика налогов, да поможет ему Аллах в его нелёгком и …
В этот момент сразу несколько гостей закашлялись, поперхнувшись кофе, и фраза мулло повисла в воздухе.
- …Хочу отметить, достопочтенные, тостов я больше не произносил, хотя иногда и появлялись такие желания, но я сумел их сдержать
На прощание Ибн-Василий преподнёс мне подарок - небольшую, но очень красиво расписанную шкатулку, предупредив при этом, что главное находится внутри. Он попросил меня открыть шкатулку только тогда, когда я прибуду домой. Сдерживая естественное любопытство, я обещал выполнить его просьбу.
До городских ворот и даже немного дальше нас провожал коллега. Честно говоря, мне стало жаль покидать эту страну и этих людей, во многом оставшихся для меня загадочными. Но обычай напоить гостя "на посошок" до полного бесчувствия стал мне более-менее понятен. Тяжесть расставания при этом действительно слабеет.
По милости Аллаха, мы благополучно прибыли домой. Делая подробнейший отчёт мудрейшему Халифу, да продлит Аллах его дни, я рассказал и о полученном мной подарке. Тогда же в присутствии Мудрейшего я впервые открыл шкатулку и мы увидели вот это…
В руках Абдалаха появилась маленькая изящная золотая статуэтка.
- Увидев это впервые, я испытал некоторое замешательство. Обратите внимание, как выглядит это изображение какого-то языческого божества. Тело почти человеческое, но покрыто волосами, особенно густо снизу, а голова скорее походит на голову козла с рожками и бородой. Что самое интересное - морда этого благородного животного удивительным образом походит на моё лицо. Особенно похожи наши бороды и глаза.
Заметив моё смущение, Мудрейший сказал: "Хотя строгие правила ислама не одобряют такие вещи, но, думаю, это не распространяется на подарки, сделанные от чистого сердца." Немного помолчав, Мудрейший добавил: " Такие изображения до сих пор находят в больших земляных курганах, которых много в степях, отделяющих страну Ибн-Василия от цивилизованного мира." Потом Мудрейший долго молчал, улыбаясь каким-то своим невысказанным мыслям, и , наконец, сделал вывод: " Судя по всему, с этим народом можно иметь дело."
Рассказ Абдалаха закончился. Мулло проводил гостей, тепло благодаривших его за приятно проведённое время, и приготовился отойти ко сну. Точнее, все необходимые приготовления давно уже сделали заботливые жёны. Но перед сном, уже пребывая в постели, мулло ещё раз посмотрел на столь походившую на него золотую фигурку.
Когда Абдалах уже переходил зыбкую грань, разделяющую сон и бодрствование, ему показалось, что изображение благородного животного доброжелательно улыбнулось и весело подмигнуло.
|
